Тяжёлыми грязно-желтыми хлопьями снег падал прямо на необутую голову Виктора Афанасьича. Хлюпанье не менее антисанитарной грязи под ногами заставило его прибавить шагу и скукоженно засеменить вдоль дороги. Если повезёт, кто-нибудь сжалится и подвезёт человека. Тут дороги всего 2 квартала, десяткой утрутся – думал про себя мастер сальных шуточек, запихивая поглубже в карман пачку Кэмэла, купленную специально по поводу новоселья.
Новая квартира – новый мир, новая марка сигарет, и как там поёт «Сплин», новые люди и новые перспективы. Найду себе хлопотушку с красивой такой задницей и огромными, просто огромными-огромными глаза… мастер захлёбыался мечтами и всё возрастающими эмоциями, которые так безудержно трясли и без того шаткую нервную систему парня.
А что если… - подумалось ему… А что если я сейчас выйду на дорогу и остановлю первую попавшуюся тачку. Хм, ну не выебут жэ меня , - горько усмехнулся он и башляющей походкой, качнувшись на каблуках, свернул с обочины навстречу движению. Виктор вдруг вспомнил о том, что назавтра у него до члена дел и какого опять же члена он ходит по дороге, нарываясь на приключения на свой опять таки член. И в ту же секунду, какие-то нелепые огни ослепили его резко, неожиданно, и бессовестно. Что-то больно ударило его в пах. Вернее, во всю область вокруг него, асфальт со всей дури пнул Виктора Афанасьича в затылок и окутал его вязко-тяжелым сном.
Кажетса, увиденное во сне напоминало огромную жабу, изо рта которой невыносимо тянуло табаком и арахисовым маслом. Жаба как-то дико всматривалась в глаза мастера развратных манипуляций, тяжело дышала, так что очки афанасьича запотевали, и сквозь густую пелену на линзах ему ничерта не было видно.
А потом ещё эта тупая медсестра шаркала тапками так, будто ей приходилось делать над собой нестерпимые усилия, отрывая ноги от пола.
В глаза мастеру бросился её увесистой зад, шальной задор немолодого девственника неотвратимо стал наливатца кровью и чёрт его ещё знает чем.
- Ну сколько можно-то, а, мужчина? – недовольно-резким басом бросила сестра, красноречиво ткнув глазами в «стояк», и уже мягче продолжила, - как там вас зовут, э? Виктор Ксенафонтыч, сигареты ваши в тумбочке, но курить пока не советую ибо чревато головокружением и обмороками. Да и сердечко у вас шалит.
Тётка повернулась к нему необъятный задницей и двинулась к зашторенному окну. За окном больницы начиналось чёрно-белое утро. Я – Жанна, - пробасила сестра, в семь моя смена кончается и с вами будет сидеть новенькая, Люба.
При этих словах Жанна скуксила пресное литцо как будто Люба ей была особенно неприятна.
Виктор торопливо одёргивая мощно нарисовавшийся член, неумело матерился себе под нос и оправдывался перед медичкой.
- Простите….извините, это случайно. Я только .. не совсем… Я вас понимаю… Ой, сейчас я что-нибудь сделаю… Ну что ты уууп-п-перся то, подождите, я сейчас его уберу… Могу угостить сигареткой, если вы курите… а я его тем временем… простите ради бога, но вы же понимаете…. , - натужно улыбнулся он, одной рукой манипулируя под одеялом, другой открывая тумбочку, - Нате вот, угощайтесь… Жанна, - добавил сконфуженный Виктор Афанасьевич.
Жанна, изящно скривив пальцы, взяла сигаретку и довольная своим кокетством улыбнулась краем щеки и вышла в узковатую дверь.
В семь утра смена Жанны и в самом деле закончилась, и взору мастера предстала хохотушка и матершинница - новенькая Люба. Она заполнила собой комнату как эфир заполняет сосуд, заразила её своей непринуждённой смешливостью и залихвацкой беспардонностью. Раскрыла окно и пустила в душную комнату влажный по-ноябрьски холодный воздух.
- Эй, болезный, куда ты всю простынь дел? Жопа чтоли зажевала! - расхохоталась в лицо Вите рыжая бестия, и не моргнув глазом резко дёрнула за одеяло. Взору мастера предстал собственный орган, так старательно упрятанный им жэ в бельё и теперь совершенно безапелляционно торчащий куда-то в изголовье железной койки.
Витя изо всех сил, как однажды в школе, наделав лужу когда отвечал у доски, вспыхнул маковым цветом.
- Вотнихуясебе! – взвизгнула Любка, и вылупила на него свои густонакрашенные рачьи глаза. Отшвырнув одеяло, она лихо запрыгнула верхом на щуплого Витьку. Оттюлив крутой зад, Любаша вдохновенно приянлась раскачивать скрипучую металлическую «пружину», лишая Виктора Афанасича свободы выдоха и девственности. Любка яростно дышала котлетами с луком, судя по всему, закуренными парой сигарет, дабы не заплыть жЫром.
Обездвиженный и оттого совершенно несчастный, вспотевший и красный как огурец, Виктор Афансьевич судорожно мечтал поскорее кончить. Люба жарко стонала и, казалось, нарочно выдыхала в его литцо, отчего линзы Витиных очков неизбежно запотевали. Всё, что он мог наблюдать сквозь обильный конденсат – это тусклые очертания прыгающего на нем тела в белом халате.
Последнее, что увидел перед собой Виктор – была колышущаяся вместе с Любиной грудью табличка с именем. Имени чёртовой «наездницы» он совершенно не помнил.. кажется... вроде бы.. Жанна. Глаза не фокусировали табличку полностью, а лишь конец слова «…ба». Склеенный и скомканный мозг заурчал, издал прощальный гудок и выплюнул сформировавшуюся мысль: «Жа..ба!!!».
В помутневшее сознание несчастного Вити неотвратимой волной хлынула паника. Адреналин горячей струёй хлынул в Любу, продолжавшую остервенело доить уже сморщенный и вялый Витин пенис.

Из протокола следствия: «Онанников Виктор Афанасьевич 1971 года рождения скончался в результате разрыва сердца.
Присматривающая за ним медсестра Свинова Любовь Дмитриевна 1977 года рождения была обнаружена безмятежно сидящей у изголовья остывающего Онанникова, выскрeбая из банки остатки арахисовой пасты «HugoFun». На вопросы следствия медсестра отвечает, что приняла смерь В.А. за крепкий сон».